СТАДО ИДЁТ ДОМОЙ
Солнце спускалось всё ниже да ниже. Докатилось оно до леса, посветило ещё немного и спряталось за ёлки.
Сумерки вошли во двор. Трава стала влажной и прохладной, и закрылись на ночь алые цветы мальвы.
За околицей послышалось блеянье овец и мычанье коров.
— Скотину гонят, — сказала Тане бабушка. — Встречать помогай!
Первой во двор вошла корова Милка, большая, белая, рога калачом
Важно, ни на кого не глядя, прошла Милка в свою закутку. Она знала, что там приготовлена ей свежая трава
Вслед за коровой вошла тёлочка Нежка. У Нежки жёлтая спина, а ноги белые, будто в чулочках. Она как вошла во двор, так и начала мычать. Это значит: давайте ей пойла.
Бабушка вынесла ей пойло, а Таня стала загонять овец. Овцы прибежали гурьбой. Они очень боялись отстать друг от дружки. Бабушка закрыла в овчарнике овец, водворила на место тёлочку и ушла в избу.
На дворе сразу затихло.
Вот и дедушка убрал лошадей, идёт домой. Вошёл дедушка во двор, остановился под тополем.
— Эко пахнет как! — сказал он. — Как вечер, так это дерево будто мёд на землю проливает!..
ДЕДОВА КАЛОША
После обеда мать снова ушла на покос. Бабушка легла на лежанку отдохнуть, а дед взял дерюжку и отправился куда-то искать холодку.
Таня сунулась было к бабушке:
— Бабушка, что же ты, про куклу-то забыла?
Но бабушка отмахнулась от неё, как от мухи:
— Да не забыла, сделаю… Уйди, дай отдохнуть!.. — И отвернулась к стенке. Тихо и сонно стало в избе. Таня вышла на улицу.
Рис. Н. КноррингСтояла жара. Солнце так припекало, что на дорожке у крыльца босыми ногами горячо было стоять. Птицы примолкли… Куры попрятались в тень под сиренью и лежали, раскрыв клювы от жары.
Гуси столпились возле таза с водой, ныряли головами в воду, булькали. Потом гусак придумал: влез в таз и уселся. Вода полилась через край, а он, весьма довольный, плескался и встряхивал крыльями. Когда он вылез, воды в тазу осталось на донышке, да и та была грязная-прегрязная.
Таня заглянула под крыльцо:
— Снежок, ты тут?
Снежок лежал неподвижно, вытянув лапы. Он открыл один глаз, посмотрел на Таню и снова закрыл: не до тебя, пропадаю от жары!
Таня встретила на улице Алёнку:
— Пойдём за цветами на луг? Венков навьём!
— Пойдём,— сказала Алёнка.
Девочки пошли на луг. Но только дошли они до околицы, как вдруг вдоль деревни пролетел вихрь. Зашумели вётлы над прудом, закружились по дороге соломинки и клочки сена. Чёрная туча поднялась из-за сарая и надвинулась на небо.
Мимо околицы к большим сараям, одна за другой, промчались грузовые машины, чуть не до облаков нагруженные сеном. Машины круто затормозили у раскрытого сарая. Из кабин торопливо вылезли колхозницы, приехавшие с покоса. Шофёры тоже выскочили. И все, с опаской поглядывая на тучу, принялись развязывать верёвки, которыми было перетянуто сено.
Торопливо подошёл председатель колхоза Степан Петрович.
— Давай скорей! — закричал он.— Туча близко!
Сено свалили с машин, и все бросились убирать его. Сено поддевали вилами и таскали в сарай. И сам председатель таскал — он самые большие охапки поднимал на вилах.
Около скотного двора доярки мыли бидоны.
— Глядите, туча-то какая! — крикнул им учётчик Петя Дроздов.— А у сараев сено не убрано… Девчата, бросай бидоны, побежим помогать! Сено намочит!
Доярки сунули под навес вёдра и бидоны и побежали вслед за Петей к сараям убирать сено.
— Алёнка, а мы-то что стоим? — спохватилась Таня.— Давай и мы помогать!
Рис. Н. КноррингОни побежали к сараю, схватили прислонённые к стене грабли и принялись сгребать сено, которое ветер уже успел разнести по лужайке.
— Молодцы, молодцы, девчатки! — сказал им Степан Петрович.— Так и надо! Привыкайте о колхозном добре заботиться.
И только убрали сено в сарай, только втащили последнюю охапку, как снова рванул вихрь, загудел и помчался по усадьбам.
— Буря идёт,— сказала Алёнка.— Бежим скорее домой!
Девочки побежали. Ветер трепал их платья и волосы. И только успели они вскочить на крыльцо, как по крыше застучали крупные капли дождя.
Дождь хлынул сразу, густой, шумный, хлынул так поспешно, что солнышко и спрятаться не успело. И оттого, что светило солнце, дождь блистал и сверкал, будто звонкое серебро падало с неба.
Сразу по двору побежали ручьи, а возле коровника разлилась большая лужа.
Перестал дождь так же сразу, как и начался, будто опрокинули на землю огромный ушат воды. Ещё ярче засияло солнце, ещё душистее запахла цветущая липа. По всей деревне звонко запели петухи.
— Ух, и лужу нахлюпало! — сказала Таня.— Вот бы лодку пустить!
— А лодка-то у нас где? — возразила Алёнка.
На крыльце стояли большие дедовы калоши. Таня сбегала и принесла одну калошу:
— Вот тебе и лодка!
Калоша поплыла. Но вскоре в неё набралась вода. Калоша отяжелела, а потом вдруг повернулась набок, хлебнула воды, булькнула и утонула.
В это время на крыльцо вышел дед.
— Эй, бабка,—закричал он,— а где моя калоша?
— Здравствуйте! — ответила бабушка.— Калоши растерял!
— Да тут же они стояли! Одна здесь, а другой нет. Мне идти надо, а они куда-то калошу задевали!
Таня и Алёнка торопливо шарили по дну лужи. Калошу вытащили, вылили из неё воду. Но как её подать деду, такую мокрую?
А дед поворчал-поворчал и пошёл на конюшню в одной калоше.
Тогда Таня потихоньку пробежала на крыльцо и поставила калошу. Потом они вместе с Алёнкой сели на бревно под солнышко сушиться.
Немного погодя вышла бабушка, увидела калошу, покачала головой:
— Совсем чудной старик становится: битый час калошу искал, а она на месте стоит!
Тут Таня не выдержала.
— Бабушка,— сказала она,— ты не говори на дедушку «чудной старик»! А как же он найдёт свою калошу, когда она у нас в луже утонула?
Бабушка только руками развела. А Таня схватила дедову калошу и поставила её к печке — у печки она поскорей высохнет.
ПОРОСЁНОК
Рис. Н. КноррингТаня подошла к слуховому оконцу, поглядела вниз — ух, до чего высоко!
И отсюда она увидела, что Алёнка сидит у них во дворе на брёвнышке, дожидается Таню. Таня нахмурилась: вот беда! Ну что она скажет Алёнке? Хоть бы спрятаться от неё куда-нибудь…
Таня слезла с чердака и через заднюю калитку пробралась в коровник. Оттуда она хотела пройти прямо на усадьбу да и убежать подальше.
Но около овчарника Таня поскользнулась на соломе и схватилась за щеколду, чтобы не упасть. Щеколда вдруг выскочила, и дверь открылась.
В овчарнике жил поросёнок. Поросёнок скучал в тесном и душном закутке. Когда дверь открылась, он сразу поднял пятачок, понюхал свежий воздух, радостно хрюкнул и со всех ног ринулся из овчарника.
— Ай! — закричала во дворе Алёнка.
Таня стояла за дверью овчарника и смотрела, как бушевал поросёнок. Он вертел головой, хрюкал и носился по двору взад-вперёд, взвизгивая от радости. Подбежал к скамейке — опрокинул её. Подбежал к тазу с водой — перевернул таз и воду пролил. А потом увидел Алёнку и быстро засеменил к ней. Алёнка вскрикнула, выбежала со двора, и синее платье её замелькало за палисадником.
— Вот как! —засмеялась Таня. И тотчас закричала: — Бабушка, бабушка, скорей — поросёнок выскочил!
СЕРЕНЬКИЙ ЗВЕРЕК
Рис. Н. КноррингЗасинело на улице. Тоненький светлый месяц заглянул в окна. Мать взяла подойник, зажгла фонарь и сказала Тане:
— Пойдем со мной, дочка. Запоздала я сегодня корову доить, помоги мне.
В коровнике тепло и как-то дремотно. Пахнет свежей травой, соломой. Корова жуёт жвачку и сердито сопит; и что это её нынче не доят так долго?
Наверху, на насестах, сидят куры. Они сидят бок о бок, прижавшись друг к другу мягкими перьями. Вот одна пошевелилась во сне, уронила пёрышко. А петух увидел огонёк, поднял голову и смотрит на Таню.
Рис. Н. КноррингТаня держит фонарь, а от фонаря и свет и тени. Длинные тени, до самой крыши. Покачаешь фонарь — и они качаются.
Вдруг Таня перестала качать фонарь и затаила дыхание. В сумеречном свете фонаря она увидела какого-то зверька. Этот зверёк, серый, с длинным хвостом, бесшумно лез вверх по столбу на овчарник.
Рис. Н. Кнорринг— Мамушка,— прошептала Таня,—гляди, кто на овчарник-то полез!
Мать подняла голову. Зверёк уже убежал. Но мать успела увидеть его.
— А, так вот это кто яйца таскает — крыса! — сказала она.— Ну хорошо же. Вот мы завтра поставим капкан — так она живо забудет, как по гнёздам лазить!
ЛАСТОЧКИ
Рис. Н. КноррингТаня прошла через двор к палисаднику.
Возле сирени на самом солнцепёке росли в палисаднике весёлые цветы мальвы.
Таня подняла голову к розовым бутонам — как они высоко растут! — взялась рукой за шершавый стебель; стебель покачнулся, и капелька росы из алого цветка упала ей прямо на лицо.
— Ещё один расцвёл! — закричала Таня.— Мамушка, гляди — самый красный развернулся! Вот бы наш папка поглядел, если бы жив был,— он бы обрадовался!
Мать сжала губы и ничего не ответила. У Тани отца не было — он погиб на войне.
— А что, не правда? — сказала Таня.— Не обрадовался бы? А ты сама всегда говорила, что папка эти цветы любил!
— Любил,— ответила мать.
Рис. Н. Кнорринг
С шумом пролетела стайка маленьких чёрных ласточек, нагрянула на старую берёзу.
— Любил он эти цветы…— повторила мать,— и ласточек любил. Ишь как кричат, как рты разевают. Уже оперились, а всё ещё у матери корму просят.
Пролетела, просвистела синим крылом большая ласточка, поймала на лету козявку и сунула детёнышу в широкий жадный рот. Маленькая птичка трепыхнула крылышками и чуть с ветки не свалилась.
А остальные ещё пуще подняли крик.
В это время пришёл дедушка.
Он убирал на конюшне лошадей, потому что он колхозный конюх.
Дедушка стал мыть руки под рукомойником. А бабушка увидела из окна, что дед пришёл, и закричала:
ДЕД РАССКАЗЫВАЕТ СКАЗКИ
Рис. Н. КноррингСолнце медленно клонилось к дальнему лесу. Бабушка принесла молодой крапивы и стала рубить её в корытце под навесом. Поросёнок похрюкивал из закутка, словно спрашивал: а не мне ли там ужин готовится? Дед сидел на брёвнышках под берёзами, чинил хомуты и старую сбрую. От хомутов тепло пахло дёгтем и лошадью. Таня примостилась к деду.
— Дедушка,— попросила она,— расскажи сказку!
— Ну что ж, слушай,— ответил дед.
И начал рассказывать:
— Жил-был Иван-царевич. Едет он однажды по тёмному лесу, смотрит — бежит ему навстречу избушка на курьих ножках…
— Эй, дед! — крикнула из-под навеса бабушка.— Ты что-то путаешь: избушка сроду не бегала.
— Ну, у тебя не бегала, а у нас бегает,— ответил дед.— Чего же ей не бегать, раз у неё ноги есть!.. Правду я говорю, внучка?
— Правду,— ответила Таня.— Ну, а дальше?
— Дальше! Вот сбила меня, старая… Давай я тебе лучше про Снегурушку расскажу… Вот жили старик со старухой, детей у них не было. Слепили они себе дочку из снега — Снегурушку. Принесли они дочку в избу.
Старуха и говорит:
«Давай её на печь посадим, пусть погреется».
А старик:
«Что ты, бабка, да ведь она же растает!»
«Молчи, старый! Много ты знаешь!»
И сделала по-своему — упрямая была: посадила Снегурушку на печь. Ну, Снегурушка-то — ах! ох!—да и растаяла!
— Эй, дед, что-то ты подвираешь! — опять вмешалась бабушка,—Дело-то не так было.
— Ну, у тебя не так, а у нас так. Правда, внучка?
— Правда. Ещё рассказывай.
— Ну, слушай. Вот жили старик со старухой…
— А старуха упрямая была?
— Очень даже. Спорщица была. Вот и заспорила она, что старику пашню пахать легче, чем ей в избе убираться. Тогда старик и говорит:
«Ну что ж, пожалуйста! Поезжай ты пахать, а я буду убираться в доме».
Рис. Н. КноррингОстался старик дома. Встал пораньше, замесил хлебы, дал свинье корму, выпустил наседку с цыплятами. А потом печь затопил, хлебы испёк, обед в печку поставил и сидит — руки поджал, старуху дожидается. Все дела поделал, а старухи всё нет и нет. «Что такое? — думает.— Там и пашни-то часа на два».
К вечеру смотрит — идёт его старуха без сохи и без лошади. Одни вожжи в руках. Бросила вожжи старику и кричит:
«У тебя и соха-то как чугунная вся — не поднимешь! У тебя и лошадь-то бешеная — не удержишь! И земля-то у тебя в поле каменная — не прорежешь! Еле-еле одну борозду провела».
Тут бабушка не выдержала, вышла из-под навеса. — И всё-то было наоборот! — сказала она.— Старуха-то в поле справилась ещё получше старика, а вот старик-то в избе не справился! И печку растопить не сумел, и цыплят у него коршун потаскал, и опара у него из квашни ушла, и свинья у него в избу залезла да опару съела! Уж ты, дед, молчи лучше!
— Не любит, когда про старух правду говорят,— подмигнул дед и улыбнулся.
— Ну, а дальше? — спросила Таня.
— Ну, а дальше они помирились, устроили пир. Патоку с имбирём варил дядя Симеон, бабушка Арина кушала — хвалила, а дедушка Елизар все пальчики облизал. И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.
— Значит, ты облился весь?
— Весь облился.
— Ну, а дальше?
— А дальше — сказка вся, больше плесть нельзя. Сказке — конец, а нам с тобою берёзовый ларец, в ларце плошки, да ложки, да губные гармошки…
По улице шёл дядя Матвей. Он издали поздоровался с дедом и сказал с улыбкой:
— Эва, сколько хомутов-то набрал! Видно, у тебя лошадей много.
— Все мои,— ответил дед.— Полна конюшня!
Таня поглядела на деда: как это так — все лошади его?
— Эй, дедушка,— сказала она,— ты и вправду что-то не так говоришь: лошади-то не твои, а колхозные!
Воронкова Любовь Федоровна
Бедовая курица
Таня спала под светлым ситцевым пологом. Утром к маленькому сенному оконцу подошёл петух – да как запоёт!
Таня и проснулась. Она подняла полог, посмотрела в оконце – солнышко уже высоко.
Таня слезла с постели и в одной рубашонке вышла во двор.
На дворе мать кормила кур:
– Цып-цып-цыпа-а-а!
Ласточки
Таня прошла через двор к палисаднику. Возле сирени на самом солнцепёке росли в палисаднике весёлые цветы мальвы. Таня подняла голову к розовым бутонам, – как они высоко растут! – взялась рукой за шершавый стебель; стебель покачнулся, и капелька росы из алого цветка упала ей прямо на лицо.
– Ещё один расцвёл! – закричала Таня. – Мамушка, гляди – самый красный развернулся! Вот бы наш папка поглядел, если бы жив был, – он бы обрадовался!
Мать сжала губы и ничего не ответила. У Тани отца не было – он погиб на войне.
– А что, не правда? – сказала Таня. – Не обрадовался бы? А ты сама всегда говорила, что папка эти цветы любил!
– Любил, – ответила мать.
Танин пирожок
Все сидели за столом: дедушка, бабушка, мать и Таня.
На столе стоял большой медный самовар и фыркал паром. Рядом с ним дымился горшок топлёного молока с коричневой пенкой.
Чашки у всех были разные. У бабушки – голубая, у матери – с ягодками, у Тани – с петушками.
У деда не было чашки. Он пил чай из стакана. А на стакане была только одна синяя полоска.
Бабушка достала из печки блюдо горячей картошки. Поставила на стол большую миску студня. А Тане на блюдце бабушка положила пухлый румяный пирожок. Таня обрадовалась.
Снежок
На деревне звонил колокол. Это значит – колхозникам пора на работу. Мать повязалась платком, взяла грабли и пошла на луг. Дед отправился на конюшню посмотреть Зорьку. У Зорьки скоро должен родиться жеребёнок, поэтому дед всё ходит и смотрит и всё тревожится.
Таня взяла куклу, обняла её и вышла на улицу. Эта кукла была не её – кукла была Алёнкина, в новеньком голубом платье. Алёнка только вчера сшила его.
На зелёной лужайке среди улицы маленькие ребятишки играли в «каравай». Тут был и Ваня Берёзкин, и Дёмушка – Алёнкин брат, и Катя Перепёлкина, и Костя Беляк… С ними была пионерка Ариша Родионова; она учила ребятишек петь:
Пионеры часто устраивали всякие игры с маленькими ребятишками. Ариша увидела Таню и позвала её:
СРАЖЕНИЕ
Танины куклы жили на полу под лавкой. Их горница с одной стороны была отгорожена бабушкиным сундучком, а с другой — полосатой занавеской.
В горнице стоял деревянный чурбачок, на нём лежала перина и было постелено пёстрое одеяло. Это была кровать. Другой чурбачок был покрыт белым лоскутком — за этим чурбачком куклы обедали. А в жестяной коробке, которая была сундуком, хранились куклины платья.
Куклы у Тани были тряпичные, с размалёванными щеками и с волосами из пакли. Таня хмуро сидела перед ними, подперев кулаком подбородок.
«Может, Алёнке Грушу отдать? Жалко… У неё кофточка красная. Матрёшу? Тоже жалко. Дуньку? Вот Дуньку не жалко — она совсем чумазая и волосы у нее почти оторвались. Но Дуньку Алёнка не возьмёт, пожалуй».
В это время в избу вошла Алёнка. Таня покраснела и тотчас задёрнула занавеску.
— Давай мою куклу! — потребовала Алёнка. — Где она у тебя?
— Она спит, — сказала Таня.
— Где спит? Покажи!
— Не покажу!
— Ты что, не отдавать, да?
Алёнка отдёрнула занавеску. Одни Танины куклы сидели в горнице, а её новой, нарядной не было.
— Отдавай! — закричала Алёнка. — А то я сейчас твоих всех… Вот! Вот!
И начала швырять Таниных кукол по всему полу. Грушу в красной кофточке она подкинула так высоко, что та пролетела через всю избу и шлёпнулась в кадушку с водой.
Тогда Таня рассердилась.
— Уходи из избы! — закричала она. — Уходи!
Она схватила веник и замахнулась на Алёнку. Алёнка испугалась веника и побежала на улицу. На пороге она столкнулась с Таниной бабушкой.
— Это что за война? — сказала бабушка.
Таня и Алёнка закричали обе сразу:
— Она моих кукол расшвыряла! А одна вон как намокла — даже полиняла вся!
— А она мою куклу не отдаёт! Пусть отдаст!
— Так чего ж ты Алёнке куклу не отдаёшь, а? — спросила бабушка.
Таня опустила голову и заплакала. Бабушка обняла её:
— Чего же тут плакать? Надо отдать, да и всё!
Таня уткнулась в бабушкину кофту:
— Да как же я отдам, когда её Снежок в кусты утащил!
Бабушка погладила Таню по голове и сказала:
— Вот нашли из-за чего ругаться да драться! Да я вам ужотко ещё лучше куклу сделаю!
МАЛЕНЬКИЙ СОКОЛИК
Рис. Н. КноррингСолнышко сошло с полуденной высоты, но пригревало ещё очень горячо. Так горячо, что видно было, как над землёй дрожит и струится знойный воздух.
Таня с Алёнкой сидели на брёвнышках и слушали, как под навесом щебечут молодые ласточки. Вдруг на задворки прибежала Нюра.
— Вы тут сидите и ничего не знаете,— закричала она,— а на конюшне жеребёнок родился!
Все побежали на конюшню. Конюшня стояла на самом краю деревни, возле пруда. Она была большая, со стеклянными окошками. Лошадей в конюшне не было — все работали. Только в одном стойле стояла рыжая Зорька. Дед подстилал ей чистую солому. Он увидел ребятишек и заворчал:
— Ну, чего пришли? Не видали вас!
Но девочки всё-таки подошли поближе и увидели, что возле Зорьки стоит маленький жеребёночек.
— Ух ты, миленький! — воскликнула Таня,— Ух ты, хорошенький! А на лбу звёздочка!.. Дедушка, дай я его поглажу.
— Нет уж, не гладь,— сказал дед.— Видишь, он и так боится.
Жеребёнок поводил ушами, косился на Таню, прижимался к матке. А дед ласково уговаривал его:
— Ну-ну, Соколик, не пугайся! Мы тебя не обидим.
Рис. Н. КноррингПрихрамывая, шёл мимо конюшни счетовод Иван Сергеевич. Он пришёл с войны раненый, с тех пор с костылём ходит.
— Эй, Мироныч! — крикнул он деду.— Говорят, у тебя прибыль сегодня?
— А то как же! — гордо ответил дед,—Иди полюбуйся.
Счетоводу жеребёнок понравился.
— Ишь ты, долгоногий какой! У нас в кавалерии такие были.
Шла на пруд тётка Марья. Поставила вёдра среди дороги и тоже зашла в конюшню.
— Вот и хорошо,— сказала она,— хозяйство наше прибавляется.
Потом пришёл старик сторож. Ему тоже хотелось жеребёнка посмотреть. Но дед увидел, что много народу собралось, замахал рукой:
— Нет уж, идите-ка, пожалуй! Нечего лошадь тревожить.
Все пошли со двора.
— Будь здоров, Мироныч,— сказали деду,— выхаживай коня.
— Да уж выходим,— ответил дед,— не беспокойтесь!
Но девочкам не хотелось уходить. Они ещё постояли у ворот, посмотрели, как жеребёночек ходит возле матки и помахивает хвостом. А хвост у него пушистый, кудрявый и ещё совсем маленький.
НОВАЯ КУКЛА
Рис. Н. КноррингТаня и Алёнка прибежали к бабушке.
— Бабушка,— закричала Таня,— мы Соколика видели!
— Рыженький,— сказала Алёнка,—на лбу звёздочка, а ноги длинные-длинные!
Но бабушка словно и не слышала. Она шила у окна. А около неё на лавке лежал мешочек с лоскутками. Алёнка тихонько толкнула Таню:
— Спроси про куклу-то!
— Бабушка,— сказала Таня,— ты всё какие-то заплатки пришиваешь, а про куклу и забыла совсем!
— Забыла, как бы не так! — ответила бабушка.— А что же я, по-твоему, делаю?
— А что — куклу? Да?
Таня и Алёнка так и присмолились к бабушке, так и приклеились:
— Бабушка новую куклу шьёт!
А у бабушки кукла-то почти готова была. И руки и ноги сделаны, и светлая коса из чистого льна — заплетать можно. Осталось только одеть куклу да лицо нарисовать. Из синего сатина бабушка сшила кукле юбку, а кофту сделала из жёлтого атласа. Потом бабушка взяла чёрный карандаш, нарисовала кукле брови, глаза, нос. А красным карандашом нарисовала губы и сделала густой круглый румянец.
— Нате, готова!
Алёнка бережно взяла куклу. Она глядела на неё и глаз не могла отвести: до чего нарядна, до чего хороша!
Тане тоже понравилась новая кукла.
— А ту когда-нибудь отыщем,— сказала она.— А то ведь как ей там одной… в лесу?
Но счастливая Алёнка уже и думать забыла о старой кукле. Она только кивнула головой в ответ и пошла домой показывать всем свою румяную красавицу.
ТАНИН ПИРОЖОК
Все сидели за столом: дедушка, бабушка, мать и Таня.
На столе стоял большой медный самовар и фыркал паром. Рядом с ним дымился горшок топлёного молока с коричневой пенкой.
Чашки у всех были разные. У бабушки — голубая, у матери — с ягодками, у Тани — с петушками.
У деда не было чашки. Он пил чай из стакана. А на стакане была только одна синяя полоска.
Бабушка достала из печки блюдо горячей картошки. Поставила на стол большую миску студня. А Тане на блюдце бабушка положила пухлый румяный пирожок. Таня обрадовалась.
— Эй, дедушка, — крикнула она, — а у тебя пирожка нету! А у меня-то есть!
— Подумаешь, пирожок! — ответил дед. — А зато я вижу синенькую птичку, а ты нет.
— Где, где синенькая птичка?
— Да вон, на берёзе сидит.
Таня высунулась из окна. Посмотрела на одну берёзу, посмотрела на другую. И на липу посмотрела.
— Где же эта птичка?
А дед встал, вышел на крыльцо, и когда вернулся, то опять сказал, что видел синенькую птичку.
— Да ты не слушай старого! — сказала бабушка. — Он нарочно.
— Вот ведь какой ты, дед, — рассердилась Таня, — всё обманываешь!
Она села на своё место, хотела взять пирожок, а пирожка-то нет! Таня посмотрела на всех по очереди — кто взял пирожок? Мать смеётся. Только у неё пирожка нет. И у бабушки пирожка нет… А дед удивляется:
— Что? Пирожок пропал? Э, да не его ли я сейчас во дворе видел?
— Как так — во дворе?
— Да так. Я иду в избу, а пирожок мне навстречу. Я спрашиваю: «Ты куда?» А он говорит: «Я на солнышко, погреться». А ну погляди, нет ли его на крылечке.
Таня выбежала на крылечко, смотрит — и правда! Лежит пирожок на перильцах. Лежит, греется на солнышке. Таня обрадовалась, схватила пирожок и прибежала обратно.
— Нашла беглеца? — спросила мать. — Ну вот и хорошо. Садись чай пить. Да ешь скорей свой пирожок, а то как бы опять не сбежал!
А бабушка покачала головой и проворчала тихонько:
— Эх, старый! И всё бы ему шутки пошучивать!
Известные цитаты из книги
«Людей надо слушать, когда они доброе говорят. А когда говорят злое — слушать тут нечего, не то что повторять».
«- Ладно ли будет? Мы деревенские, а она из города. — А не все ли равно, отец? и в городе люди, и в деревне люди»»
«Когда человека никто не любит, разве может человек жить на свете?»
«– Она городская! Всегда в городе жила! Там дома знаешь какие? Избу на избу поставь, и то мало!»
«Какой холодный, хмурый день! Как холодно и грустно Валентинке! Надо, чтобы кто-нибудь её любил, обязательно надо, чтобы кто-нибудь любил её, был бы с ней ласков, чтобы кто-нибудь спросил её, не хочет ли она погулять или покушать, чтобы кто-нибудь сказал ей: «Не стой без пальто на ветру, простудишься!»
СНЕЖОК РАЗГОВАРИВАЕТ
Рис. Н. КноррингБабушка процедила парное молоко, налила Тане полную кружку. Таня съела с молоком ломоть чёрного хлеба и вышла на крыльцо. На крыльце лежал Снежок. Увидев Таню, он застучал хвостом, обрадовался.
— Миленький! — сказала Таня и уселась возле Снежка.
Она обняла его за шею и прилегла головой к его длинной белой шерсти, в которой плотно засели репьи.
Глаза у неё закрывались. От Снежка пахло псиной, но он был мягкий и тёплый, и Тане возле него было очень уютно…
Чуть слышно шелестели берёзы над крыльцом. Тёплый ветерок приносил свежие лесные запахи.
Рис. Н. Кнорринг
Откуда-то издалека слышались ей голоса матери и бабушки, звякала посуда на столе…
«Ужинать собирают»,— подумалось Тане.
И вдруг Снежок повернулся к ней и прошептал ей на ухо:
«А знаешь, твоя кукла там, в траве, лежит, возле кустиков… Я тебе её принесу завтра…»
Вышла мать на крыльцо — звать Таню ужинать.
— Глядите-ка,— сказала она,— наша Татьянка, никак, вместе со Снежком уснула!
Она взяла Таню на руки, раздела её, уложила в постель и опустила полог.
Об авторе книги
Любо́вь Фёдоровна Воронко́ва — замечательная русская писательница (17 сентября 1906, Москва — 20 января 1976) вспоминает: «Есть в Москве маленькая кривая улица. Сейчас она называется ул. Дурова, эта улица с узкими тротуарами, гремящими трамваями и есть моя Родина». Когда Любе было 10 лет, она попала в деревню. Семья большая, а работников только отец и мать. Сеяли, боронили, косили родители, чтобы семью прокормить». Вместе с родителями в поле ходила и Люба да старшая сестра. Здесь, в деревне, Люба впервые столкнулась с живой природой. Трава, деревья, речка — все захватило Любу. Работать в поле ей было тяжело, но и весело. Интересно проходил последний день жатвы. Мать в этот день пекла ржаные пироги с морковью и клала из в конце полосы. Люба старалась, спешила работать, чтобы добраться до пирогов. А потом молотьба. Молотили снопы палками. Уставали.
А книга всегда была рядом: или в ржаной соломе, или на сеновале под подушкой или под кофтой. Именно эта любовь к чтению привела к тому, что Л. Ф. Воронкова стала писателем. Все ее рассказы, повести — о детях. Уже взрослой она вернулась в Москву и стала сначала журналисткой. Много ездила по стране и писала о жизни на селе: Ей была близка эта тема. В 1940 году вышла первая её книга «Шурка». Потом появились «Девочка из города», «Солнечный денёк», «Гуси-лебеди». Эти книги, ставшие классикой детской литературы, говорят о главном: о любви к Родине, уважении к труду, людской доброте и отзывчивости.Главное, что сделала за свою жизнь писательница Воронкова, это небольшая повесть для небольших детей под названием «Девочка из города». Она была написана во время войны.